
小白
發表於 17:53
муж на час Москва
Вечный муж (Достоевский)
Он нашел, что он до невероятности изменился, но Вельчанинов знал, что он и не мог не измениться и что все это было совершенно естественно; господин Трусоцкий мог быть всем тем, чем был прежде, только при жизни жены, а теперь это была только часть целого, выпущенная вдруг на волю, то есть что-то удивительное и ни на что не похожее. Машинально подошел он к окну, чтоб отворить его и дохнуть ночным воздухом, и - и вдруг весь вздрогнул: ему показалось, что перед ним внезапно совершилось что-то неслыханное и необычайное. А на другой день рассердился еще пуще, но в этот раз ему показалось, что есть за что и что он совершенно прав; "дерзость была неслыханная": дело в том, что произошла четвертая встреча. На другой день поутру, в ожидании Павла Павловича, обещавшего не запоздать, чтобы ехать к Погорельцевым, Вельчанинов ходил по комнате, прихлебывал свой кофе, курил и каждую минуту сознавался себе, что он похож на человека, проснувшегося утром и каждый миг вспоминающего о том, как он получил накануне пощечину. Всего мучительнее было то, что Вельчанинов не знал, что это за человек, позабыл его имя и никак не мог вспомнить; он знал только, что когда-то его очень любил. По сравнению самого Вельчанинова, она была как "хлыстовская богородица", которая в высшей степени сама верует в то, что она и в самом деле богородица, - в высшей степени веровала и Наталья Васильевна в каждый из своих поступков.
Может быть (казалось Вельчанинову), у него был и ум; но так как Наталья Васильевна не очень любила, когда супруг ее много говорил, то ума и нельзя было очень заметить. Муж ее был лет пятидесяти пяти, человек умный и хитрый, но добряк прежде всего. Из Петербурга, самого высшего общества изящнейший молодой человек! Верите ли: мне так стыдно и тяжело, что я его вчера так грубо встретил. Павел Павлович вспомнил вчера об их семейных чтениях в Т. Не мог он лгать вчера! Но вдруг он наклонился к бывшему ему по плечо Павлу Павловичу и поцеловал его в губы, от которых очень пахло вином. Вельчанинов хотел было постучаться, но раздумал и прямо отворил дверь к Павлу Павловичу. Вельчанинов слушал со вниманием. Прошло, может быть, целых три или четыре минуты, в комнатке скоро и быстро шептались, и чуть-чуть послышались звуки голоса Лизы; "она просит, чтобы ее не выводили", - думал Вельчанинов. Он получил в ответ, что факт изменения и даже раздвоения мыслей и ощущений по ночам во время бессонницы, и вообще по ночам, есть факт всеобщий между людьми, "сильно мыслящими и сильно чувствующими", что убеждения всей жизни иногда внезапно менялись под меланхолическим влиянием ночи и бессонницы; вдруг ни с того ни с сего самые роковые решения предпринимались; но что, конечно, все до известной меры - и если, наконец, субъект уже слишком ощущает на себе эту раздвоимость, так что дело доходит до страдания, то бесспорно это признак, что уже образовалась болезнь; а стало быть, надо немедленно что-нибудь предпринять.
Сон до того взволновал его, что он уже не захотел лечь сию минуту опять и решил с полчаса походить по комнате - "время выкурить сигару". Ведь я именно назначил вчера, что приду к вам в это время? Ведь вскочил же ночью тарелки греть, думая сделать диверсию - от ножа к умилению! И почему же вы прямо не зашли и не объявили? Да отчего же я вас все не узнавал до сих пор? Да ведь что же муж на час недорого было делать, посудите сами: третьего дня сошла она вниз без меня, а мальчик ей в голову камнем пустил. И забредет же в голову такая фантазия такому еще ребенку-с, которому бы только в игрушки играть. И что же? - несмотря на эту очевидную ежедневную утрату памяти (о чем он очень беспокоился) - все, что касалось давно прошедшего, все, что по десяти, по пятнадцати лет бывало даже совсем забыто, - все это вдруг иногда приходило теперь на память, но с такою изумительною точностью впечатлений и подробностей, что как будто бы он вновь их переживал. Только все-таки это ужасно смешно. Пьян-с, а вы все-таки поцелуйте меня, Алексей Иванович, эй, поцелуйте! Не качайте головой, не осуждайте меня, я сам себя осуждаю и осудил во всем давно, давно! Не может быть! - прошептал Вельчанинов в недоумении.
Не мудрено-с: девять лет-с. Что ж вы! - вскричал он. Что ж вы к нему-то тоже не идете? Да и воротился наконец в Петербург, может, потому только, что и его тоже выбросили, как "старый, изношенный башмак". Да это простейший дом, а вовсе не "важный"! Воротясь домой в семь часов, он Павла Павловича у себя не застал и пришел от того в крайнее удивление, потом в гнев, потом даже в уныние; наконец, стал и бояться. Наконец, уже около девяти часов, появился и Павел Павлович. Помните, помните, - выкрикивал Павел Павлович, помаленьку отнимая шляпу и как бы все сильнее и сильнее увлекаясь воспоминаниями, - помните ли вы наши загородные поездки, наши вечера и вечеринки с танцами и невинными играми у его превосходительства гостеприимнейшего Семена Семеновича? Я ведь Павел Павлович Трусоцкий, вы ведь меня сами признали-с. Павел Павлович хитро улыбнулся и подмигнул. Павел Павлович расслабленно-умиленным голосом. В номерах ему объявили, что Павел Павлович дома и не ночевал, а пришел лишь поутру в девятом часу, побыл всего четверть часика да и опять отправился. А насчет часу, право думал, что лишь только двенадцатый, будучи в настроении.
|
|